 90 лет назад в эти дни решалась
судьба Армении: в Москве в марте был подписан русско-турецкого договор
1921 года, в результате которого мы лишились значительной части своей
исторической территории. С той поры и вплоть до последнего времени много
писалось и говорилось о нерушимой ленинско-кемалистской дружбе,
приведшей к кабальному договору. Но так ли это было? Известный историк
Рем КАЗАНДЖЯН имеет свой взгляд на проблему.
Одна из его последних работ
посвящена этому злосчастному договору — спорной и сложной, запутанной
теме. Опираясь на источники Росгосархива социально-политической истории,
архива внешней политики МИД РФ, Национального архива Армении, а также
другие малоизвестные документы, Р.Казанджян смог опровергнуть
устоявшееся мнение о нерушимой "дружбе и братстве” России и Турции. Уже не первый год безуспешно выдвигается
требование о денонсации Московского русско-турецкого договора 1921 г. в
части, касающейся Армении, а также Карсского договора от 13 октября
того же года. Причиной тому, думается, в некоторой степени является
неправильное, полное противоречий и фальсификаций толкование, особенно в
последние 15-20 лет, истории подписания упомянутых договоров.
Настоящим мы хотим ознакомить
общественность с неизвестными и малоизвестными, в прошлом строго
секретными документами московских архивов, в частности внутренней
перепиской российского истеблишмента, которые проливают иной свет на
затрагиваемую проблему.
…Как известно, в апреле 1920 г. в Турции
победило национально-освободительное движение, названное по имени его
руководителя Мустафы Кемаля-паши (Ататюрка) кемалистским. Одним из
первых шагов нового турецкого правительства было обращение Мустафы
Кемаля к Ленину с письмом от 26 апреля 1920 г., в котором, в частности,
говорилось, что они "…принимают на себя обязательство соединить всю нашу
работу и все наши операции с российскими большевиками…”, что было
положительно встречено в Москве. Исходя из этого советское руководство
рассматривало в те годы кемалистов в качестве "прогрессивного и
демократического элемента в мусульманстве, …гибель которого может
повести к временному, но чрезвычайно сильному развитию самого
реакционного панисламизма и фанатизма с заострением против революции и
против нас”, т.е. Советской России. "Объявление священной войны с
султаном во главе в Малой Азии против нас, в случае победы этих
реакционных элементов над кемалистами, — пояснял нарком иностранных дел
РСФСР Г.В.Чичерин в письме советским представителям в Закавказье от 24
сентября 1920 г., — может подвергнуть и Баку, и вообще наше положение на
юго-востоке новым серьезным осложнениям”. В силу этого в советских
правительственных кругах, как явствует из писем Чичерина, считали
"дружественную политику по отношению к кемалистам чрезвычайно для
Советской России важной”, перенесся на Турцию "центр тяжести… восточной
политики” РСФСР.
Однако, как теперь выясняется из
публикуемых документов, наряду с поддержкой дружественных отношений с
кемалистской Турцией, что, по свидетельству Чичерина, "…было и для
последней, и для нас актом самосохранения”, и оказанием ей военной и
материальной помощи”, советское правительство в то же время поддерживало
отношения, правда, первоначально весьма поверхностно, также с
некемалистскими силами Турции, что было обусловлено целым рядом
обстоятельств и в первую очередь — непостоянством кемалистского
руководства как союзника и партнера большевиков в борьбе против Антанты.
Здесь в первую очередь следовало бы
остановиться на получившем широкое распространение мифе о
большевистско-кемалистской "дружбе и братстве”. Так, руководство
тогдашней России одновременно с поддержкой кемалистов активно
поддерживало также и их противников — лидеров младотурок Джемала,
Энвера, Халила и др. Г.Чичерин в апреле 1921 г. даже отмечал, что в
интересах большевистской России "полезно быть в контакте с параллельным
турецким центром. Помимо кемалистов очень важно поддерживать кого-либо,
не принадлежащего к господствующей группировке кемалистов, чтобы на
последних иметь возможность оказывать больше давления”. Уже одно это,
как и многое другое, лишний раз свидетельствует о том, что версия о
кемалистско-большевистской "дружбе и братстве” сильно преувеличена и не
соответствует действительности. Об этом же свидетельствует также письмо
Чичерина В.Ленину от 12 августа 1920 г., в котором он чуть ли не слезно
просит главу советского правительства принять "сильно настаивающую на
том” первую в истории советско-турецких отношений правительственную
делегацию кемалистов, особо подчеркивая при этом в качестве аргумента,
что "в других отношениях мы очень плохо идем им навстречу”, ввиду чего
"необходимо в этом вопросе удовлетворить их желание и не оскорбить
отказом”. И даже больше — "Если бы Вы отказали им в аудиенции, они
окончательно убедились бы в крайней холодности нашего отношения к ним”.
Как свидетельствуют многочисленные факты
и документы того времени, и кемалистской Турции, и большевистской
России было весьма выгодно тщательно скрывать имеющиеся между ними, как
государствами с различным социально-экономическим и
общественно-политическим строем, непреодолимые противоречия и создавать
иллюзию "дружбы и братства”, которая впоследствии была положена в основу
версии об их "дружественных и братских” взаимоотношениях. Между тем,
как отмечал Чичерин в 1925-1926 гг. в интервью английской "Манчестер
Гардиан” и на XIV съезде РКП(б), "наше тогдашнее сближение с
национальной Турцией было и для нее, и для нас актом самосохранения” и
"если бы мы не поддерживали национального движения в Турции — Англия
была бы у ворот Кавказа”. В силу этого "их гибель, — считал Чичерин еще в
1920 г. — может повести к… чрезвычайно сильному развитию самого
реакционного панисламизма и фанатизма с заострением против… нас”, т.е.
России.
Последнее с еще большей силой должно
было проявиться после установления в Армении советской власти (29 ноября
1920 г.). Тем более что еще в период существования Первой Армянской
республики Россия, по признанию главы кемалистского государства,
воспрепятствовала нападению Турции на буржуазную Армению летом 1920 г.;
тогда же отказалась подписать с Турцией договор по причине отказа
последней передать буржуазной Армении ряд областей Турецкой Армении; под
конец, уже в начале турецко-армянской войны, как явствует из телеграммы
Чичерина полномочному представителю РСФСР в Армении Б.Леграну от 5
октября 1920 г., была готова, если правительство Армении пожелает,
"что-нибудь сделать” для приостановки турецкого наступления — вплоть до
введения советских войск на границу с Турцией, т.к. "мы не можем
позволить ее (Армению — Р.К.) раздавить”. Я уж не говорю о том, что в
телеграмме Ленина и Сталина от 30 ноября 1920 г. Г.Орджоникидзе по
решению Политбюро ЦК РКП(б) предписывалось "разоблачать двуличие
кемалистов”, а в письме Чичерина в Политбюро ЦК РКП(б) от 3 декабря того
же года констатировалось, что "дальнейшая (пророссийская) ориентация
Турции под большим вопросом”.
"Советизация Армении совершенно меняет
положение, — телеграфировал Чичерин Орджоникидзе 4 декабря. — Понимают
ли это турки?” В этом же духе днем позже была дана директива
спецпредставителю РСФСР в Турции Буду Мдивани: "Советизация Армении
заставляет в значительной мере изменить позицию. Укажите туркам, что…
желательно в их же интересах оказать поддержку советской власти в
Армении соблюдением умеренной и дружественной линии по отношению к ней.
(…) В случае выполнения турками вышеуказанных условий наше командование
на Кавказе будет продолжать выдавать оружие, также им будет постепенно
выдаваться золото из числа полутора миллионов, взятых Бекиром Сами, и
задержанных в дороге советской стороной”.
Одновременно российское правительство
направило Турции приглашение на конференцию для решения территориальных
вопросов, сообщив при этом, что аналогичные приглашения посланы им также
Армянской ССР и Азербайджанской ССР, и было склонно вновь поставить
вопрос о передаче армянам "необходимой части турецкой Армении”.
…В последние месяцы 1920 г.
отношения между большевиками и кемалистами испортились настолько, что в
телеграмме Ленина и Сталина по поручению Политбюро ЦК РКП(б) советским
представителям в Закавказье настоятельно рекомендовалось "изобличать
двуличие кемалистов”. В телеграмме даже испрашивалось, "можно ли
считать, что кемалисты пока не отошли от нас к Антанте…” Ранее по
приказу Центра были "задержаны в дороге” и возвращены обратно оружие и
золото, предоставленные Россией Турции в порядке помощи”.
С этого времени или чуть позже отдельные
представители младотурок начинают играть, пожалуй, более заметную роль
во внешней и внутренней политике правительства РСФСР. Особенно, когда
большевики стали опасаться, и не без оснований, что Кемаль "…может
создавать на Кавказе неприятности, посылать банды, поддерживать деньгами
антисоветские элементы…”
Уже в апреле 1921 г., спустя месяц после
подписания в Москве советско-кемалистского Договора о дружбе и
братстве, на заседании Политбюро ЦК РКП(б) с участием Ленина, Сталина,
Каменева, Радека и др. был положительно решен вопрос о "субсидии группе
Энвера” и получила предварительное одобрение просьба последнего об
издании в России двух газет на турецком языке”. "Субсидии нужны для
того, — говорится в письме Чичерина в ЦК РКП(б) от 22 апреля 1921 г., —
чтобы организация турецких националистов — не кемалистов могла
существовать. Нам, кроме того, полезно быть в контакте с параллельным
турецким центром, помимо кемалистов”. Причем советскому руководству,
судя по тому же документу, было известно, что "сам Энвер… принадлежит к
более империалистической группировке”, однако при этом полагали, что он
"как тончайший политик лучше кемалистов ориентируется в нынешней
действительности и понимает нашу роль”, а поэтому "нам еще придется,
несомненно, пользоваться его политическими услугами и прибегать к его
содействию. Сохранить с ним дружбу и привязывать его к нам необходимо”.
Более того, как явствует из другого
письма Г.Чичерина в ЦК РКП(б) от того же числа, в советских
правительственных кругах в тот период даже вынашивалась идея тем или
иным путем "овладеть по ложением в Константинополе”, который тогда еще
не входил в сферу влияния правительства Кемаля и где еще сохранялась
власть фактически свергнутого турецкого султана — союзника Антанты,
после чего предполагалось "…передать Константинополь его законным
владельцам туркам, но не ангорским кемалистам, отделенных от
Константинополя проливами, а константинопольским кемалистам, гораздо
более левым, т.е. главным образом имеющемуся в Константинополе рабочему
элементу, который мы организуем и вооружим”.
Из сказанного, таким образом, следует,
что в планы России не входило отдавать Турции захваченные последней в
ходе турецко-армянской войны территории, ибо в таком случае незачем было
созывать четырехстороннюю (или даже трехстороннюю:
русско-турецко-армянскую, как первоначально планировалось российской
стороной) конференцию в Москве: Александропольский договор от 2 декабря
1920 г. сполна решал эту проблему в пользу Турции. С другой стороны,
было также ясно, что турки добровольно не возвратят ни пяди захваченной
ими территории, а у России после семи лет непрерывных войн не было сил
для новых военных действий во имя их освобождения. На фоне всего этого
была также опасность, что, как отмечал Чичерин в письме Ленину от 23
декабря 1920 г., "если мы оттолкнем турок, они бросятся в объятия
Антанты и политику… компенсаций на Кавказе по образцу турецкой политики
1918 года”.
18 февраля 1921 г., после долгих
препирательств, турецкая делегация наконец-то прибыла в Москву (а вместе
с ней и делегации Армянской ССР и Азербайджанской ССР), причем в самое
неподходящее для России время. "Неожиданный даже для центральных
ведомств взрыв продовольственной и топливной катастрофы, вызвавший целый
ряд рабочих восстаний в крупных центрах, — сообщал в те дни своему
руководству находящийся в Москве глава советской армянской делегации,
нарком (министр) иностранных дел Арм.ССР А.Бекзадян, — почти
одновременный с этим взрыв восстания в Кронштадте, тщательно
подготовленного из заграницы и призванного, по-видимому, быть началом
общего переворота; лихорадочная подготовка к X съезду партии, которому
ставилась задача, в связи с переживаемым кризисом во всех областях
государственной жизни”, и т.д. Аналогичные свидетельства можно встретить
и в др. источниках того времени. Например, известный московский проф.
Ю.Готье 24 февраля записал в своем дневнике: "Отмечаются беспорядки в
Москве. Это первые рабочие беспорядки при советской власти. Говорят, что
было трое убитых и что красноармейцы отказались стрелять”. Опасались
также, что будет "война в гораздо больших размерах, чем некоторые это
думают”.
В довершение бед на части территории
Армении советская власть в феврале 1921 г. временно пала и председатель
взявшего власть в свои руки "Комитета спасения родины” С.Врацян
официально объявил, что делегация Армянской ССР лишается прав на ведение
переговоров с турками от имени Армении. Турецкая делегация, которая
ранее соглашалась на "минимальное участие армян в конференции”, получив
известие о падении в Армении советской власти, заявила, что не сядет за
стол переговоров с делегацией Арм.ССР, и даже более — категорически
потребовала вывести из состава российской (!) делегации заместителя ее
главы, заместителя наркома иностранных дел РСФСР армянина Л.М.Карахана.
Желая во что бы то ни стало добиться
отмены кабального для Армении Александропольского договора и подписать с
Турцией договор, дабы оградить советские республики от последующих ее
посягательств, правительство РСФСР вынуждено было принять столь
унизительный для него турецкий ультиматум и накануне официального
открытия конференции заменило Карахана в составе своей делегации на
Джелалэддина Коркмасова, видного советского дагестанского
государственного деятеля, члена ВЦИК.
Однако и после открытия конференции 26
февраля ее работа прервалась почти на две недели из-за
обструкционистской позиции турок. Как свидетельствует Чичерин в письме
П.Г.Мдивани от 1 марта 1921 г., прибыв на конференцию, турецкая
делегация "начала с неприкосновенности Национального пакта и
Александропольского договора”, что было расценено российским
руководством как "непомерные притязания” турок и требование "передать
Турции Батум и всю Армению, частью явно, частью прикрыто”, что, согласно
тому же источнику, было "для нас (т.е. России — Р.К.) совершенно
неприемлемо”. Кстати, еще в декабре 1920 г. Турция заявила, что
возвращение Армении каких-либо частей "турецких восточных провинций”,
под которыми имела в виду отошедшие к Турции по Александропольскому
договору оккупированные ею территории, "ни в коем случае не могут быть
ни рассматриваемыми, ни принятыми ангорским национальным
правительством”, и что "всякие требования и притязания сверх
определенных и установленных границ, указанных в этом договоре, могут
послужить только возобновлению (! — Р.К.) прежних распрей”. Исходя из
всего этого правительство РСФСР, согласно тем же источникам, начав
переговоры, даже "сначала не знало, приехала ли делегация (турок — Р.К.)
заключать… союз или устраивать разрыв и готовить материалы против самой
России”.
Впрочем, последнее предусматривалось
турецкой стороной еще до их приезда в Москву. Так, согласно записи
беседы от 23 января 1921 г. представителя итальянской миссии в Ангоре
Бодреро с членом турецкой делегации на предстоящих переговорах в Москве,
послом Турции в РСФСР Али Фуадом (Джебесойем), на вопрос итальянца, как
туркам видится решение о взаимоотношениях с Советской Арменией,
турецкий посол ответил: "Это решение зависит от того, будет ли нами
достигнуто соглашение с Антантой или оно вынудит нас искать соглашение с
Москвой”, а на вопрос, что будет, если соглашение с Антантой не будет
достигнуто, Али Фуад ответил: "Вступим в соглашение с Россией. Ей мы
уступим часть Армении (имеется в виду часть захваченных турками
территорий — Р.К.) взамен компенсаций — Аджарии, Ахалциха и Карсской
области”.
Итак, любое несогласие с турками и
отклонение их предложений на переговорах в Москве грозило, coгласно
письму Чичерина секретарю ЦК РКП(б) Н.Н.Крестинскому от 1 марта, "крайне
вредными последствиями — разрывом русско-турецкой конференции и
немедленным отъездом турок… из-за неприятия Россией Национального пакта и
Александропольского договора”. "Отношения к Турции достигли крайне
серьезного критического момента”, "дошли до серьезного кризиса” —
говорилось в том же документе.
Положение еще более усугублялось
вследствие параллельного ведения турками переговоров одновременно с
большевиками в Москве и Антантой в Лондоне, где турки, кстати,
добивались признания Западом Александропольского договора. "Каков бы ни
был исход нынешней конференции, — писал в те дни Чичерин Крестинскому, —
нам несомненно предстоит пройти через крайне трудный период в наших
отношениях с Турцией”.
Поэтому незамедлительное подписание
договора с Турцией было в тех условиях жизненно необходимым — из двух
зол наименьшим — для советской стороны. "Ввиду ведущихся в Лондоне
переговоров, — сообщал Чичерин в ЦК РКП(б) 9 марта 1921 г., т.е. еще до
возобновления 10 марта работы конференции, — …нам следует скорее с
турками кончить, …приняв их последнее предложение "о границе”.
Лишь 10 марта 1921 г., после того как
российская сторона под давлением обстоятельств вынужденно приняла
"непременные условия” турок — "чтобы граница шла по Арпачаю и по Араксу”
(большая часть территории, захваченной турками в ходе турецко-армянской
войны 1920 г. и удерживаемой ими ко времени переговоров, отходила,
таким образом, к Турции); Нахичеван должен быть "автономной областью под
протекторатом Азербайджана”, при условии "чтобы Азербайджан не
передавал этот протекторат другому лицу” (по замыслу РСФСР, область
должна была "непосредственно зависеть от России”); турецкие войска
должны были находиться не дальше чем "в 8-верстном расстоянии от
границы” (предложение России — не ближе 20 верст); в преамбуле договора к
словам "о дружбе” должно быть добавлено "и братстве” и ряд других”, —
только после этого турки согласились на возобновление работы
конференции. "После почти двух недель ожесточенных дебатов, — сообщал
Чичерин Б.Леграну, — когда мы условились об основном, то есть главным
образом о границе, мы могли открыть политическую комиссию”, т.е.
продолжить конференцию. Почти то же писал Чичерин Ленину 10 марта: "При
таких случаях, как заключение договора с турками,.. каждое слово, каждая
запятая являются результатом долгой борьбы”.
Все это еще раз свидетельствует о том,
что Московский русско-турецкий договор 1921 г. не был равноправным,
договором о "дружбе и братстве” и отошедшие по Договору к Турции
упомянутые территории не были "подарены” туркам — ни во имя "дружбы и
братства”, ни во имя "мировой революции”, эфемерность которой, кстати,
вполне сознавало и об этом публично заявляло еще до начала московских
переговоров высшее советское руководство. Об этом же свидетельствует
также тот факт, что в начале марта 1921 г., в период русско-турецких
переговоров в Москве, в высших российских кругах не исключали
перспективу "наступления как на Карс, так и в направлении Олты и
Эрзерума” советских войск, "если Карс и плато перейдут к туркам”.
* * *
Вновь выявленные документы
свидетельствуют, что советское правительство, как и кемалисты, пользуясь
сложившимися благоприятными обстоятельствами, но в дружеских отношениях
было друг с другом, а скорее использовало друг друга в своих интересах.
Так, в письме Ленина Чичерину за август 1920 г. рекомендует последнему:
"Ускорьте с Энвером сегодня же (ибо Троцкий уедет завтра): найдем
(через Троцкого: я говорил с ним) генерала, который все обещает Энверу,
лишь бы мы купили оружие, шинели, сапоги”. И далее: "Если нет, к черту
Энвера. Спешно!” Ленин.
О том же свидетельствует и письмо
Чичерина в ЦК РКП(б) от 22 апреля 1921 г. о субсидии группе Энвера:
"Вопрос о субсидии группе Энвера ставится отдельно от вопроса об издании
им газет в Москве. Субсидия нужна для того, чтобы организация турецких
националистов — не кемалистов могла существовать. Это элементы,
оставшиеся от старой группы младотурецких руководителей, с большими
связями во всей центральной Европе, а также со связями и активными
группами в Египте, Алжире, Марокко и т.д. Им требуется всего 15 000 лир в
год, сумма очень небольшая. Мы находим, что это следует сделать. У них
такие связи и область работы, которых нет у кемалистов. Нам, кроме того,
полезно быть в контакте с параллельным турецким центром, помимо
кемалистов. Сам Энвер, хотя принадлежит к более империалистической
группировке, однако как тончайший политик лучше кемалистов ориентируется
в нынешней действительности и понимает нашу роль. Нам еще придется,
несомненно, пользоваться его политическими услугами и прибегать к его
содействию”.
В тот же день Чичерин вновь обращается в
ЦК РКП(б) с новым письмом — по вопросу о врангелевцах и планов взятия
Константинополя. "Коллегия НКИД решительно высказывается за принятие
предложения тов. Е. относительно Константинополя. Она считает это
предложение заслуживающим серьезного внимания. При проведении этого
плана следует однако действовать осторожно по дипломатическим
соображениям. По словам тов. Е. врангелевцы так резко настроены против
Антанты, что они охотно возьмут Константинополь. Престиж Советской
России среди них очень велик, но не настолько, чтобы они сами обратились
к нам с заявлением о своем подчинении. …У нас должен быть наготове
политический аппарат, чтобы в тот момент сразу бросить его в
Константинополь, причем ради большой осторожности переброска
политработников может происходить как будто самочинно по их собственному
желанию. Мы таким образом овладеем положением в Константинополе. Нас
нельзя будет винить за события, развернувшиеся помимо нас. После этого
мы передадим Константинополь его законным владельцам туркам, но не
ангорским кемалистам, отделенных от Константинополя проливами, а
константинопольским кемалистам, гораздо более левым, т.е. главным
образом имеющемуся в Константинополе рабочему элементу, который мы
организуем и вооружим. Формально же Константинополь будет нами передан
турецкому государству”.
С точки зрения внешней политики
тогдашней России представляет интерес также и секретное письмо Чичерина
Ленину от 14 октября того же года об использовании в интересах
советского государства Джемаля-паши: "Сюда приехал из Афганистана
знаменитый Джемаль-паша и очень хотел бы быть принят Вами. Мы его
направили в Афганистан еще в прошлом году, до заключения английского
договора. Он там занял исключительно выдающееся положение. Как один из
виднейших представителей мусульманского мира, он был встречаем повсюду в
Афганистане с почти царскими почестями. Сам эмир, человек очень
неглупый и с прогрессивными наклонностями, относится с большим
презрением к своим захолустным министрам, и Джемаль-паша приобрел на
него исключительное влияние. …Все его помыслы направлены на борьбу
против Англии и поэтому во все решающие моменты в Кабуле он все свое
влияние пускал в ход для поддержания ориентации Афганистана на нас. В
настоящее время эмир совершенно определенно и последовательно держится
этой ориентации”.
Однако Ленин его не принял. "Т.Чичерин! Я
против свидания… Я полуобещаю — это будет вредно. Отклоню — тоже
вредно. Лучше найти повод и форму, но не устраивать свидания со мной”, —
ответил он Чичерину.
На снимкe: 16 марта 1921
г. В торжественной обстановке подписывается Договор о дружбе и братстве
между РСФСР и Турцией. Согласно этому документу Советское правительство
уступало Турции районы Карса, Ардагана и Артвина, а Турция отказалась в
пользу Грузии от суверенитета над Батуми. Одновременно была достигнута
договоренность об оказании со стороны Советской России помощи Турции
деньгами (в сумме 10 млн. зол. рублей) и военными материалами
«Новое время» |
